Оливер Твист. Иллюстрация Джорджа Крукшенка
Существует около двадцати экранизаций романа Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста». История о мальчике-сироте была экранизирована спустя несколько лет после официального рождения кинематографа Дж. Стюартом Блэктоном («Современный Оливер Твист», 1906 год) и затем стала предметом неугасающего интереса кинорежиссеров, как западных, так и отечественных (например, так и не снятый фильм Я. Протазанова «Оливер Твист»). Только в немом кино — целых девять экранизаций. Про Оливера Твиста снимали сериалы и полнометражные фильмы, телефильмы и мюзиклы. Популярность этой мрачной викторианской истории, с одной стороны, наивной и назидательной, с другой — неоднозначной, и именно поэтому такой сложной для воплощения на экране, налицо: сам Роман Полански обращением к этому якобы «детскому» сюжету дал повод для новой волны интереса к похождениям потомка знатной семьи в лондонских трущобах. Чем же Оливер Твист так привлекателен?
История оказалась универсальной: в ней содержатся огромные возможности для совершенно разных по смыслу художественных и социальных высказываний. Похожие сюжеты («История Тома Джонса, найденыша» Г. Филдинга, «Маленький оборвыш» Д. Гринвуда, «Принц и нищий» М. Твена) не имели такого успеха, потому что ни в одном из них герой-ребенок не был так загадочен и в то же время так безусловно понятен и порядочен, как Оливер Твист в отношениях с жуликами и буржуа. Рассказ о судьбе кристальной нравственности на фоне соблазнительной живописности лондонского дна не мог не приглянуться кинематографу, искусству, начавшемуся в эпоху пошатнувшихся норм, искусству, чьи изобразительные завоевания и успехи по большей части основаны на разложении норм. Антагонизм «добра» и «зла», добропорядочности и порока, благополучия и социального падения, с такой силой взывавший к художественной убедительности в романе Диккенса, ставил режиссеров в самое отчаянное положение: либо добиться искомого равновесия между высшей условностью, использованной развитой литературой, и жизненностью, либо талантливо его обойти. Осложняли задачу и общий рисунок счастливой рождественской истории в сочетании с натурализмом, и авантюрная фабула, с трудом сочетающаяся в сознании современника с медленным темпом повествования, но больше всего — главный герой, в силу возраста и темперамента часто представлявшийся «страдательным» и бездействующим лицом. Не имея перед собой законченной картины внутреннего мира героя, его критической точки зрения на происходящее, режиссер поставлен как раз в ту выгодную для кино ситуацию, когда он может придать образу Оливера то, что ему покажется нужным для полноты индивидуальной концепции.
Плакат к фильмуОливер Твист, реж. Фрэнк Ллойд, 1922
Так, в первой экранизации Оливера Твиста играла девочка — видимо, для того, чтобы подчеркнуть изнеженность героя. Возраст Оливера Твиста резко отличается от картины к картине: если у Фрэнка Ллойда («Оливер Твист», 1922 год) ему с трудом дашь 5–6 лет, то в более поздних экранизациях он выглядит почти подростком. В немом фильме Ллойда Оливер — шустрый и вредный малыш, передвигающийся с пикарескной вертлявостью; он доставляет много хлопот, и несчастные взрослые вынуждены его постоянно ловить, чтобы он ничего не натворил. Ребенок в этом фильме — забавное недоразумение, через которое взрослые выясняют свои взаимоотношения, в том числе спор о наследстве. Оливер Твист — единственный из героев-детей Диккенса, остающийся до самого конца романа ребенком и при этом живым и невредимым. Оливер Твист — маленький живучий счастливчик. Из истории изгнана всякая сентиментальность и серьезность: грубое разделение между классами прежде всего комично, а ребенок, похожий на лукавого ангелочка с рождественской открытки, путешествующий себе без всяких видимых симпатий от одних к другим, — как бы насмешка над усилиями взрослых сохраниться границах своего социального мирка и социальной маски. В Оливере Ллойда нет и следа породы: он засыпает, когда экономка читает ему вслух. В экранизациях, эксплуатирующих образ примерного отрока, такая сцена была бы немыслима. Оливер мастерски пародирует Фейгина, разыгрывая перед экономкой такой же спектакль, какой разыгрывал перед ним старый мошенник, и как бы дает ей мастер-класс воровства. И когда нерасторопная экономка неловко выхватывает из его кармана шейный платок, он, в огромном цилиндре, сползающем ему на нос, сердито бьет ее по рукам. Этот Оливер притягивает всех, как магнит; взрослые как будто подчинены гипнотическому влиянию, заставляющему их либо действовать в его интересах, либо страстно желать обладать им.
На съемках фильмаОливер Твист, реж. Дэвид Лин, 1948
Фильм Дэвида Лина 1948 года начинается с мощной экспрессионистической картины: мать Оливера идет под проливным дождем в работный дом, чтобы в муках родить «дитя греха». Фигуры второстепенных персонажей — дородного надзирателя работного дома мистера Бамбла, гробовщика, умирающей старухи, единственной, кто знает тайну происхождения Оливера Твиста, — сняты крупными планами, они гротескно значительны даже в самых мелких своих движениях. Мир, в котором родился сирота, овеян тайной, темной и недоступной; поступками людей управляет хаос. Городская толпа параллельным монтажом сопоставляется с блеющим, растерянным стадом овец, которое гонят на продажу. Герою же внутренне близка и знакома какая-то высшая загадка, отпечатанная на его вечно задумчивом, неправильно благородном лице. Эта загадка требует от него постоянных интеллектуальных и эмоциональных усилий, когда его память о ней не совпадает с видимой реальностью. На роль Ловкого Плута подобран мальчик с носом картошкой и криминальной физиономией, чтобы оттенить своеобразие Оливера. Фейгин здесь — не опустившийся старик, а высокий, стройный злодей (его играет Алек Гиннес, которому на тот момент было всего 34 года) с большим накладным носом, владеющий и распоряжающийся по своему усмотрению тайной успешной жизни. Социальная сатира не разменивается на мелочи: величественные и грозные злодеи вместе с красоткой Нэнси (Кейт Уолш) пытаются похитить не столько мальчика, сколько символ своего могущества. Они с ловкостью плетут интриги, но сами оказываются вовлечены в куда более страшные и кровавые тайны жизни. Как и во многих других экранизациях, сцена убийства Нэнси избегает той натуралистичности, которая была у Диккенса (вся комната была залита кровью, и даже лапы собаки Сайкса были в крови); но она производит очень сильное впечатление из-за дрожащей собаки, испуганной жестокостью своего хозяина. Собака человечнее человека: от испуга она бросается прочь и рвется в закрытую дверь. (Режиссер Дэвид Лин рассказывал, что на съемках они посадили под дверь с противоположной стороны кошку, чтобы вызвать такую реакцию). Гротеск из сатирического становится психологическим. Грешники в фильме Лина несут на себе отпечаток «неистовой школы», двух ее составляющих: Фэйгин — отжившего и смешного романтизма, Сайкс — физиологического натурализма. Недаром лицо Фейгина — это лицо куклы, напоминающей Панча, персонажа народного английского театра кукол, чье представление Оливер наблюдает на рыночной площади; а лицо Сайкса обросло щетиной и постоянно потеет. Все эффектные
преувеличения — начиная носом Фейгина и заканчивая постановочным драматизмом — контрастируют с образом самого Оливера, сделанного на грани мелодрамы и «нулевой игры».
Дэвид Лин на съемках фильма Оливер Твист, 1948
Из всей череды экранизаций Оливера Твиста следует выделить еще две, самые яркие. Это мюзикл «Оливер!» 1968 года в постановке Кэрола Рида по сценарию Лайонела Барта, имевший большой успех на Московском международном фестивале, и фильм Романа Полански 2005 года.
В замечательном мюзикле Рида не осталось и следа от диккенсовского напряжения между двумя мирами. И в том и в другом поют и танцуют; правда, в мире буржуа поет только Оливер. (Не поет вообще только Билл Сайкс.) Много удачных режиссерских находок почти в каждой сцене. Жена гробовщика заталкивает Оливера в гроб, чтобы он пришел в себя после драки с Ноэ. В Лондон мальчик приезжает в корзине с капустой: таким образом, он как бы заново рождается, попадая в большой красивый город. Лучше всего передано восхищение и удивление ребенка от жизни Лондона: овощных и мясных лавок, прачек, полицейских, трубочистов, циркачей, газетчиков. Ловкий Плут как бы проводит Оливеру экскурсию по любимым местам; на рынок он заходит через огромную свиную тушу, которую мясник разрубает пополам. В этом ощущении праздника даже больше правдоподобия, чем в прилежном следовании «правде жизни» у Полански, показывающем не панораму и не нутро города, а его углы, и то вскользь, двумя-тремя планами. Непонятно только, почему Оливер все-таки отдает предпочтение комфортной, но скучной жизни. В мюзикле Рида шайка Фейгина выглядит гораздо более весело и притягательно, чем кислая история с обретением буржуазного гнезда. Трущобы не страшные, а декоративные. В них есть просветы и тени, движение, жизнь. И Фейгин не кончает жизнь на виселице, а легко оправляется после потери всех своих богатств и начинает все заново вместе с Ловким Плутом, который даже во время драматичного побега Сайкса умудряется стащить у зазевавшегося зрителя кошелек.
Брюс Прочник в мини-сериале Оливер Твист (реж. Эрик Тайлер, 1962)
Картина Полански избегает всякой романтизации истории про Твиста. Начнем с того, что в его фильме нет традиционного вида на Собор Св. Павла, открывающегося Оливеру с черной лестницы. Посмотрев более десяти экранизаций и встретив в каждой этот грандиозный вид, начинаешь с волнением ждать его появления; поэтому отсутствие его у Полански воспринимается как переворот. Режиссер опирается, скорее, на традицию экранизаций «Приключений Оливера» в сериалах, где на первое место выходит обыденность ежедневного существования. В фильме есть и забавное, и страшное, но оно укоренено в норме существования. Актерство Фейгина (Бен Кингсли) лишено нарочитой театральности, а речь — декламации, в той или иной степени присущей всем исполнителям этой роли, — кроме старика в экранизации Ллойда. Актрисам, игравшим Нэнси, не хватало полнокровности — например, Кетрин Уолш, которая бы хорошо смотрелась в роли модистки, но не шлюхи-воровки. Удача выбора на роль Нэнси Лиэнн Роу состоит в том, что здесь в обществе Фейгина она и в меру своя, и в меру чужая, именно поэтому он может смотреть на нее то со сладострастием, то с отеческим умилением. (Кстати, мотив незаконной любви «отца» к дочери — также один из частых мотивов «неистовой школы».) Жестокость Сайкса мотивирована внутренним потрясением. Он требует от людей собачьей преданности и, обманутый своей подругой, оскорблен в лучших чувствах. Эпизод с собакой приобретает поразительную важность при внешне традиционных формах решения: вот панорамный кадр, как Сайкс идет через поле; вот кадр статичной камерой, как он сидит в таверне за кружкой пива и смотрит в одну точку. Неожиданный выход за пределы города и, соответственно, за пределы тьмы, городом порождаемой, несет с собой метафизическое заострение и расширение проблематики. Разрыв между мирами — детским и взрослым, нормальным и аномальным, просто преступным и действительно безумным, реализуется через потерю человеком привязанностей. В сцене гибели Сайкса его и собаку разделяет черная пропасть между двумя мостами, в которую убийца, оглянувшийся на призывный лай собаки, оступается и повисает в петле.
Джон Говард Дэвис в фильме Оливер Твист (реж. Дэвид Лин, 1948)
Оливер не такой хорошенький, как в исполнении Марка Лестера у Рида, в нем нет его легкой строптивости. Глядя на него, думаешь о том, что из красивых детей часто вырастают никакие взрослые. И правда, ведь история об Оливере Твисте — это еще и история о мальчике с выдуманной фамилией. Когда он обретает свое настоящее место и имя, история заканчивается. Так, фильм Полански — это рассказ о времени, отданном человеку для самоопределения. Каждая сюжетная линия окрашена эмоцией «конца»: и восстановление Оливера в его правах, и прощание с Фейгином в тюрьме, и ужас Ловкого Плута от того, к чему приводит преступная жизнь; это конец и печалей, и тех немногих радостей, что были в обществе разбойников. Каждое событие исчерпывается в своей увлекательности и возвращает к обычной жизни. Фейгину, больному старику, тяжело перебираться с кучей ребятишек на новое место и там ждать, пока за ним придет полиция. Сайксу тяжело и бессмысленно начинать новую жизнь после убийства Нэнси. За счет имитации в постановке камеры точки зрения ребенка в фильме очень хорошо чувствуется, что присутствие Оливера — это взгляд извне на жизнь как в ее непостижимости, так и в ее обыденности.
Барни Кларк в фильме Оливер Твист (реж. Роман Полански, 1948)
Привычная для Полански демонизация изображаемого мира сосредоточена не в персонажах, не в таинственных силах или общей атмосфере, а в непреодолимой разделенности мира ребенка и мира взрослых. Прозаическая действительность, да еще и пропущенная через фильтр режиссера, выбрасывающего все сколько-нибудь яркое, тем не менее удивляет сильнее, чем любые выдумки «готического романа». Человек по своей природе несоразмерен норме, как в «Жильце» и «Девятых вратах». Это и становится причиной преступлений. В финале многих фильмов Полански зритель испытывает ощущение беспокойства, потому что для главного героя одновременно все закончилось и все только начинается. Здесь же поиск Оливером неизведанного приводит к тому, что его детство как бы смогло вместить в себя всю полноценную историю страданий и грехов сильных и искушенных духом людей, пережить ее, освободиться от нее и снова выйти с легким сердцем на большую дорогу.
